Сочинение: "Чичиков - новый герой эпохи" в поэме Н.В. Гоголя "Мертвые души"

В 1841 году Гоголь, за год до выхода первого издания поэмы «Мертвые души», часто перечитывал Данте, о чем свидетельствует его переписка с друзьями. К этому же периоду относится и высказывание писателя о «Божественной комедии», как о книге, «в известные эпохи достаточной для наполнения всей жизни человека».

Средними веками, Возрождением и собственно ренессансной культурой Гоголь интересовался и много ранее. «В средних веках, – писал он, – совершилось великое преобразование мира; они составляют узел, связывающий мир древний с новым». Точно так же Гоголь попытался преобразовать (хотя бы в литературном смысле) и русский мир. Но попытка была неудачной, обусловленная неблагодарным материалом для преобразований.

Трагическая судьба II тома «Мертвых душ» традиционно воспринимается как гибель несовершенного творения от рук полубезумного автора. Но, если принять во внимание трехчастную композицию дантовской «Божественной комедии» – «Ад», «Чистилище» и «Рай», а образ Чичикова – как русский вариант Вергилия, проводника Данте по кругам ада, то все становится на свои места. Чтобы не бояться ни черта, ни Бога и спокойно вершить свои дела и обстряпывать делишки, как раз и нужно пройти через преисподнюю, к тому же Гоголь использовал в поэме прием нисходящей этической градации. С каждым новым помещиком, посещенным Павлом Ивановичем, упадок в хозяйстве и упадок нравов становятся все очевиднее – так герой все глубже «спускается в ад» российской действительности.

Наброски и отдельные сохранившиеся главы II тома вполне созвучны идее собственно чистилища как места для временного заточения, а не вечного осуждения. Отсюда – сомнения писателя, предавшего огню свою поэму, которая просто не могла бы состояться по первоначальному замыслу. Второй, а также третий том – соответственно «Чистилище» и «Рай» – стали бы сладкой сказочкой, несоотносимой, по мысли Гоголя, с русскими реалиями первой половины XIX века.

Какой же герой мог действовать в условиях, с одной стороны, бюрократического и дворянского произвола, с другой – начинавшейся в первой половине XIX века промышленной революции? Только герой, обладающий рядом новых черт, до того не характерных ни для русской литературы, ни для самой России – Чичиков.

Почему он? Во-первых, он как свои пять пальцев знал все тонкости законодательства и умел повернуть закон в свою сторону (скупка мертвых душ, не «доживших» до очередной ревизской сказки и потому числившихся живыми). Во-вторых, провел не один год на службе и «из первых рук» располагал сведениями о работе неповоротливой государственной машины. В-третьих, с детства «копил копейку», «очень выгодно» наживаясь на неотложных желаниях и нуждах окружающих.

Копил для будущей жизни «во всех довольствах» – и больше ничего. Но в грядущую экономическую ситуацию, вызванную отменой крепостного права и промышленным переворотом, вписывался как предприниматель очень хорошо. Он первым уловил главное веяние времени – упадок рабовладельческой системы ведения помещичьего хозяйства (достаточно посмотреть на разруху у Плюшкина, кстати, последнего из посещенных Чичикова помещиков). И снова, играя на желаниях и нуждах помещиков, почти удачно попытался «накопить копейку». Не учел он при всех своих талантах только одного – непоправимой любви провинциалов к сплетням и слухам. Скучно жить на этом свете, а тут хоть какое-то развлечение для господ и дам просто приятных и приятных во всех отношениях.

Такой герой для русской литературы действительно был в новинку. Но не для Европы. Еще во второй половине XVI века в испанской литературе появился плутовской роман, своего рода кривозеркальное отражение ранее существовавшего рыцарского романа с его возвышенными героями и эпическими деяниями. Его появление тоже связано с бурными преобразованиями в производственно-экономическом укладе и Испании, и других европейских стран, переходивших на буржуазные рельсы. Новый герой полностью отвечал времени. Это был «рыцарь своего времени» – пройдоха, авантюрист, нагло обманывающий простой люд, чиновников, дворян и таких же мошенников.

Происхождение плутов обычно неясно (как и Чичикова, родители которого «были дворяне, но столбовые или личные – Бог ведает», причем о его матери автор и вовсе не упоминает). Нет у них и выдающихся внешних характеристик (иначе бы их быстро раскрыли). Точно так описывает автор и Павла Ивановича: «не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод». Совпадает и мотив, отвечающий за развитие сюжета – сиюминутное личное обогащение или «красивая жизнь» в будущем.

Плутовской роман носит сатирическо-обличительное и дидактическое начало, преобладающее над повествовательным (как и в «Мертвых душах»). Именно чтобы подчеркнуть связь своего произведения с плутовским Гоголь и определил его жанр как «поэму», но поэму не лирическую, а сатирическую. Недаром в «Четырех письмах к разным лицам по поводу «Мертвых душ» («Выбранные места из переписки с друзьями) Гоголь пишет: «Бывает время, когда нельзя иначе устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости».

Иными словами, только такая, всеобъемлющая и сатирически принижающая, поэма и была возможна в те времена на Руси. Которая воспевает не подвиги и славу, а рисует самые грязные пороки и низменные желания людей, что утратили в рабстве и мелочном копошении истинное человеческое лицо, сменившееся на «кувшинное рыло». Отсюда и имя Чичикова – Павел, как у любимого Гоголем святого апостола Павла, что путешествует, «наставляет и выводит на прямую дорогу». Но не вывел…